x x x
Дверь несмело скрипнула, и в королевском древлехранилище появился князь Длиннорукий. Пирум нехотя оторвался от своих летописей и исподлобья глянул на посетителя:
— Что привело тебя в сей уединенный уголок, о чужеземец?
— Я тут, понимаете ли, пришел за советом, — забормотал князь. Обстановка торжественного запустения круглой башни действовала на него как то удручающе и даже подавляюще.
— За каким советом? — осуждающе покачал головой Пирум. — Ежели ты ждешь моего совета в делах неподобающих, то я тебе не советчик!
— В подобающих, еще в каких подобающих! — зачастил Длиннорукий. Тут, видите ли, моему помощнику, Петровичу, все время мерещатся какие то белые коты, которые его то и дело цапают за задницу. Вот я и подумал обратиться к вам как к известному знатоку и мудрецу, может быть, вы посоветуете, как от этой напасти избавиться. Поверьте, я в долгу не останусь!
— Мне от тебя ничего не нужно, нечестивец, — высокомерно бросил Пирум. И, немного смягчившись, продолжал: — A что до котов, то это самое обыденное дело. Еще приснопамятный королевич Георг, основатель Новой Ютландии, будучи одержим бесами, нашел способ достойно с ними бороться, о чем оставил руководство зело полезное.
— Вы знаете способ? — чуть не подпрыгнул Длиннорукий. Вместо ответа летописец неспеша подошел к одному из стеллажей и, поднявшись по приставной лестнице, безошибочно извлек с полки пожелтевший рукописный фолиант:
— Здесь послание Георга к сынам Иоанну и Петру и дщери Анне, где он повествует, как им обустроить Новую Ютландию и дает немало советов изрядно мудрых на разные случаи жизни. Изволь же послушать. — Вернувшись за стол, Пирум наугад раскрыл рукопись и торжественно зачитал:
— «Порядок в стране, о дети мои, начинается с порядка в доме каждого из подданных, а пуще всего — в доме самого правителя. Ежели вы, к примеру, заходя в отхожее место, будете справлять естественную нужду мимо предназначенного к тому отверстия, то у вас в отхожем месте начнется разор и смердение, которое очень скоро распространится на весь дом. Мне также весьма по душе обычай нашего народа при всяких жизненных обстоятельствах петь хоровые песни, но ежели вы станете петь хором в ущерб прочим полезным занятиям, то у вас в доме неизбежно наступит запустение…»
— Извините, господин летописец, — робко перебил Длиннорукий, — мне бы насчет котов…
Летописец смерил князя испепеляющим взором, однако перевернул несколько страниц и зачитал:
— «Если же, не приведи Господь, кто либо окажется одержим бесами и злыми духами, принявшими облик животный, то для исцеления пользительно применить безотказный способ — надобно собрать итоги жизненной деятельности сего злого беса и тайно положить оные в хлеб насущный одержимому, и тогда бес оставит его, и он исцелится».
— Что что? — не понял князь. Пирум сердито захлопнул рукопись:
— Собери дерьмо кота и подложи в еду, неужели не понятно?
— A, понятно понятно! — обрадовался Длиннорукий. — Зело благодарен вам, господин летописец! — И князь бочком стал пробираться к выходу. Пирум, даже не глянув в его сторону, вновь углубился в свои пыльные скрижали.
x x x
Добраться до гордости Новой Ютландии — знаменитой башни славного рыцаря Витольда — Гренделю с боярином Василием так и не довелось. Когда они проходили по краешку очередного болота, Дубов заметил, как в лучах прохладного осеннего солнышка что то блеснуло. Приглядевшись внимательно, он увидел, что это золотая стрела. Она медленно летела на высоте нескольких метров над уровнем болота.
— Это она, — тронул Василий Гренделя за плечо. — Видите?
— Прямо над нами летит, — заметил Грендель.
Однако по мере приближения полет стрелы начал замедляться и снижаться. Еще несколько мгновений — и стрела вонзилась в землю прямо под ногами Дубова и Гренделя.
— Неужто княжна лягушка где то здесь? — удивленно воскликнул Василий. — Вот это совпадение… Похоже, нам здорово повезло — мы станем очевидцами расколдования!
— Что то тут не так, — покачал головой Грендель. Впрочем, Дубов и сам это почувствовал. Подняв стрелу, Василий увидел, что она заметно потускнела и отливает скорее не золотом, а медью. Еще толком не поняв, в чем дело, детектив крикнул:
— Бежим! Скорее! — И спутники понеслись в ту сторону, откуда прилетела стрела. К счастью, местность оказалась не особо заболоченной, и Дубов с Гренделем могли передвигаться довольно быстро.
— Что там? — на бегу спросил Дубов.
— Черная трясина, — ответил Грендель. — Самое страшное место.
Украдкой бросив взгляд на стрелу, которую все еще держал в руке, Василий увидел, что она вовсе утратила блеск и стала зловеще темно красной.
— Вот она, Черная трясина, — махнул рукой Грендель. Впереди простиралось бескрайнее болото, от которого веяло чем то неуловимо мертвящим и жутким — даже лягушачьего гомона не доносилось с безжизненных кочек и мутных омутов.
— И что же дальше? — растерянно проговорил Дубов, глядя на стрелу, которая уже настолько потемнела, что казалась даже не темно красной, а почти черной. Грендель внимательно принюхивался к лишенному всяких запахов воздуху:
— Вон туда! Только осторожно, умоляю вас…
Приглядевшись внимательно, Василий увидел неподалеку, на самом краю трясины, какое то синее пятно и узнал в нем непромокаемый плащ Ивана Покровского. Неподалеку валялся и рюкзак. Не раздумывая, детектив бросился в ту сторону. Грендель поспешил следом. Подбежав ближе, они увидели, что «Иван царевич» уже почти по плечи утонул в трясине и продолжал медленно погружаться.
— Осторожно!!! — крикнул Грендель. Дубов и сам чувствовал, что ступи он в Черную трясину, и его ждет столь же печальная участь. Боярин Василий в растерянности стоял на том месте, где лежали рюкзак, шест и соломенная шляпа.
— Держите меня крепче! — велел Грендель. Он взял шест и, вытянув его перед собой, распластался на поверхности болота. Дубов крепко держал его за ноги. Второй конец шеста оказался около Ивана Покровского. Он с трудом высвободил руки из вязкой пучины и схватился за шест. Василий тянул изо всех сил, и вскоре все трое уже сидели на краю трясины, стуча зубами и от озноба, и от осознания пережитого. Однако стрела вновь сверкала золотом на полуденном осеннем солнышке.
Первым пришел в себя Покровский:
— Господа, а неплохо бы согреться. Костерок развести, чайку сообразить…
— Тут поблизости есть неплохой уголок, — заметил Грендель, — как раз между пригорком и рощей. Там почти не бывает ветра и можно славно устроиться. — И, мечтательно вздохнув, добавил: — Приют изгнания, трудов и вдохновенья…
— O, господин Грендель, так вы поэт! — обрадовался Иван.
Василий не на шутку испугался, что беседа рискует сползти на поэзию, и потому решил, пока не поздно, перевести ее в более близкое себе русло:
— Скажите, господин Покровский, как вас занесло в эту чертову трясину?
Иван поднялся с травы и привычно взвалил на плечи рюкзак:
— Я узнал, что где то в этих краях заточена моя прабабушка Наталья Кирилловна.
— Как, неужели та женщина в хрустальном гробу?.. — изумился Грендель. — Теперь туда, — указал он на темный перелесок вдали.
— Да, и я в этом совершенно уверен, — ответил Покровский, ступая следом за Гренделем по узкой тропинке. — Вообще то я не собирался туда идти, просто хотел убедиться, насколько опасна эта Черная трясина. И не успел сделать и пары шагов, как стал тонуть. И тогда пустил стрелу — вдруг кто да увидит. Все равно стрелы мне больше уже не нужны.
— Не нужны? A как же Марфа? — удивился замыкавший шествие боярин Василий.
— A, ну так Марфа то уже расколдовалась, — небрежно, как о чем то само собою разумеющемся, ответил Иван. — И знаете, Василий Николаич, она оказалась вовсе не падшей девицей, а самой настоящей княжной!
— И где она теперь? — пропустив шпильку мимо ушей, спросил Дубов.
— Отправилась в королевский замок. Но мне туда идти не велела. Вроде я буду ей только мешать, поскольку ничего не смыслю в придворных нравах.
— Это вы то, Иван царевич? — удивился Грендель.
— Ясно одно — Марфа в опасности, — подытожил Василий. — Судя по тому, какая публика собралась в замке, житья там княжне не дадут. Причем в самом прямом смысле.
— Как же ее выручить? — забеспокоился Покровский. — Знал бы, что в замке опасно, ни за что бы не отпустил!
— Нет, для любого из нас соваться в замок было бы сущим безумием, размышлял Василий. — Так что единственный способ помочь Марфе — ускорить штурм замка. Стало быть, попросим господина Беовульфа и его славных рыцарей малость подсуетиться…
За разговорами они дошли до перелеска — это и впрямь оказалось очень тихое и безветренное место, и даже поздне осеннее солнце грело здесь почти по летнему.
— Немного передохнем, согреемся, а к вечеру доберемся до дома, сказал Грендель, оглядываясь по сторонам, нет ли где поблизости хвороста. Покровский сбросил с плеч рюкзак и шарил внутри, ища все необходимое для кратковременного привала. Боярин Василий прислонился к стволу невысокой сосны и задумчиво глядел куда то в небо. Можно было бы подумать, что он отдыхает после нелегкого пути, но на самом деле в такие минуты его ум детектива аналитика работал напряженно, как никогда.
x x x
Едва карета Анны Сергеевны въехала в королевский замок, к ней подскочил господин Каширский, который без дела прогуливался по двору и явно поджидал свою сообщницу.
— Ну, что нового? — спросил он, даже не поздоровавшись.
— Много чего, — буркнула Глухарева, вылезая из кареты. — Нам с вами предстоят серьезные дела.
— Это хорошо, — обрадовался Каширский, — а то уж надоело дурака валять. Настойчиво внушаю поэтам, дабы бросили стишки кропать и канавы рыли, а все без толку…
— И немудрено, — презрительно проговорила Глухарева, когда они поднимались по крыльцу. — Нет, у меня задание поважнее…
Возница легонько стегнул лошадок, и они потащили пустую карету в особое место под навесом, отведенное для карет и повозок. Там из экипажа незаметно выпрыгнул Кузька.
— Ну, слава богу, жив, — привычно ворчал домовой, ковыляя между телег. — Никогда больше в ихний вурдалачник не сунусь. Эх ма, когда ж все это закончится?..
A Анна Сергеевна и Каширский, неспеша двигаясь по длинному коридору, обменивались новостями.
— В замке объявилась некая девица, выдающая себя за какую то княжну Марфу, — сообщила Анна Сергеевна. — И мы должны ее убрать.
— В каком смысле? — осторожно переспросил Каширский.
— Не прикидывайтесь дураком, — повысила голос Глухарева. И, спохватившись, заговорила почти конспиративно: — Точно так же как Дубова. Так же как Покровского. Но только если мы и на этот раз облажаемся…
— Странно, я никакой Марфы не заметил, — пожал плечами Каширский. Правда, тут действительно появилась некая молодая особа, но Его Высочество представил ее не княжной Марфой, а графинею Загорской.
— A, ну и прекрасно, — почти обрадовалась Глухарева. — Если официально Марфы нет, то и с ликвидацией торопиться некуда. У меня есть новость и поважнее. — Анна Сергеевна оглянулась, не подслушивает ли кто. Ваш приятель Херклафф проговорился, что оставил тут в замке что то очень дорогое. Потом он, правда, спохватился и попытался преуменьшить ценность, но я то сразу поняла, что к чему!
— Пустяки! — пренебрежительно махнул рукой Каширский, хотя глазки его загорелись. — Зато вот у меня есть одно соображеньице — дело верное! Это вам не сказочные сокровища Херклаффа…
За разговорами они дошли до конца коридора, поднялись по лестнице и зашагали по проходам второго этажа. Беседа столь захватила обоих авантюристов, что они даже не замечали, куда идут. Да и в коридоре было меньше вероятности, что их подслушают.
— Я тут на досуге пораскинул серым веществом, — продолжал Каширский, — и пришел к выводу, что где то в замке находится королевская казна. — И, не давая Анне Сергеевне возразить, поспешно продолжал: — Король успел спрятать ее в надежное место, иначе Виктору не пришлось бы биться в безденежье и он спокойно провел бы в жизнь свои бредовые экономические прожекты.
— Что же, в логике вам не откажешь, — вынуждена была признать Анна Сергеевна.
— Ну, не одному же Дубову блистать умом, — скромно заметил Каширский.
— И где же, по вашему, находится эта пресловутая казна? поинтересовалась Анна Сергеевна.
Каширский понизил голос до почти конспиративного шепота:
— В подвале, где же еще.
— По моему, это несерьезно, — хмыкнула Анна Сергеевна. — Если даже казна и находится в подвале, то ясно, что спрятана она там надежно, с наскока ее не отыщешь. A сокровища Херклаффа — дело верное! Он ведь был вынужден отсюда в спешке бежать и ничего запрятать не успел.
— Да, пожалуй, — пришлось согласиться Каширскому. — Только и тут ведь палка о двух концах — если Херклафф ничего не успел спрятать, то и найти его сокровища давно мог кто нибудь другой.
— Но попытаться то можно! — воскликнула Глухарева, деловито засучивая рукава. — Вы не в курсе, где тут жил Херклафф?
— Кажется, в комнате для гостей, — не очень уверенно ответил Каширский. — Постойте… Ну да, в этом же самом коридоре, чуть дальше. Сейчас там, кстати сказать, обитает Петрович. Ха, жаль, вы не видели, как за завтраком эта девица ему тарелкой по роже заехала!
— Какая девица?
— Ну, я вам говорил — гостья, графиня…
— Должно быть, она то и есть княжна Марфа, — догадалась Анна Сергеевна. — Впрочем, сейчас это неважно… Вы не в курсе, где теперь Петрович — у себя?
— Да нет, кажется, они с князем Длинноруким куда то ушли. По своим путчистским делам. Постойте, Анна Сергеевна, вы что же, хотите прямо сейчас?
— A чего медлить? — с азартом заявила Глухарева. — Возьмем сокровища Херклаффа, а ночью полезем в подвал за казной! — И Анна Сергеевна, подойдя к искомой двери, решительно нажала ручку.
Комната оказалась не запертой. Уже на первый взгляд можно было констатировать, что личность нового постояльца оказала неизгладимое влияние на обстановку — в комнате стояла вонь, как на конюшне, повсюду были разбросаны всяческие нужные и ненужные вещи.
— Ну и где же ваши сокровища? — невольно зажав нос, спросил Каширский.
— Под кроватью, где ж еще! — презрительно бросила Анна Сергеевна и нырнула под небрежно застланную койку.
— Погодите, Анна Сергеевна, — проговорил Каширский, — что это вы там говорили насчет княжны? Для чего ее нужно, э э э, убрать?
— A ну ее к бесу, — донесся из под кровати приглушенный голос Анны Сергеевны. — Успеется!
В этом ответе сказалась одна из черт характера госпожи Глухаревой, о которой не знал барон Альберт, но благодаря коей Анна Сергеевна в последнее время проваливала чуть ли не все «мокрые» и прочие дела. Для того чтобы кого то убить со стопроцентной гарантией, ей нужно было ненавидеть этого человека всеми фибрами своей мятежной души. К примеру, если бы ей теперь под руку попался Дубов, то она готова была бы его сначала отравить, потом повесить, потом сжечь, а вдобавок на пепелище станцевать ламбаду. Когда же Анне Сергеевна «заказывали» людей лично ей малознакомых или к которым она не испытывала персональной вражды, то такое задание она зачастую выполняла спустя рукава, как бы нехотя. Особенно если попутно подворачивалось какое нибудь интересное дельце вроде поиска сокровищ. Так произошло в случае с убийством владельца Покровских Ворот, к чему то подобному, похоже, дело шло и теперь. Блеск сокровищ Херклаффа и королевской казны совершенно затмили в сознании Анны Сергеевны какую то неведомую ей княжну Марфу.
Вскоре Анна Сергеевна, вся перепачканная в пыли, вынырнула из под кровати с дурно пахнущим узелком, внутри которого что то соблазнительно позвякивало.
— Давайте сюда, я понесу, — предложил Каширский.
— Еще чего! — с подозрением хмыкнула Анна Сергеевна. — Знаю я ваши фокусы. — И она отважно сунула узелок под юбку.
Несколько минут спустя, запершись в комнате Каширского, искатели чужих сокровищ развязали узелок, но обнаружили в нем лишь два ржавых кухонных ножа — память Петровича о прошлой жизни, когда он был лихим Соловьем разбойником, грозой густых лесов и больших дорог.
— Все ясно, — угрожающе двинулся Каширский в сторону Анны Сергеевны. — Подменили!
— Чего подменили?! — взвилась госпожа Глухарева, на всякий случай схватив один из трофейных ножей. — Отойдите от меня, иначе я за себя не отвечаю!
— Под юбкой подменили, — не унимался Каширский.
— Можете проверить! — высокомерно бросила Анна Сергеевна и задрала подол черного платья, под которым красовалось черное же белье. Сказочных сокровищ Херклаффа, увы, не было. — A может, и под бельишко глянете? насмешливо процедила Анна Сергеевна.
— Нет уж, спасибо, — пробурчал Каширский. — И, встряхнув головой, будто вытряхивая из себя всю отрицательную энергию, заговорил уже совсем по деловому: — Ну ладно, вечером отправимся в подвал. A эти ножики надо бы вернуть в комнату хозяина. Нам то они ни к чему.
— Вам ни к чему, — уточнила Анна Сергеевна, — а мне еще пригодятся. — И Глухарева, завернув ножи в смрадную тряпицу, небрежно сунула их обратно под платье.
x x x
Обширный, хотя и изрядно запущенный двор перед Беовульфовым замком стремительно наполнялся каретами, телегами и просто верховыми лошадьми это съезжались славные рыцари Ново Ютландского королевства. Правда, многих из них трудно было бы принять за рыцарей — столь скромно и даже нище были они одеты. Но тем не менее все они являлись самыми настоящими рыцарями, и горе тому, кто усомнился бы в их знатности и доблести!
Сам хозяин замка, в парадном камзоле, ради такого случая извлеченном из пыльного сундука, монументально высился на полуразвалившемся каменном крыльце и приветствовал гостей:
— O, это вы, славный Арчибальд! Как здоровье вашей дражайшей матушки? A что супруга? Да да, милости прошу в главную залу… O, рад вас видеть, почтеннейший Фома! Как ваша милейшая дочка, еще не замужем?.. Как же, столько женихов кругом. A, да вот вам и жених — граф Сигизмунд. Особо вам рад, почтеннейший Сигизмунд! нет нет, о делах после, когда соберутся все, а пока — прошу в залу. Винца испейте, у меня настоящее, а не всякое заморское пойло! O, дорогой мой дон Альфонсо, тысячу лет вас не видел!..
Нужно заметить, что со многими из гостей, в том числе и с доном Альфонсо, отношения у Беовульфа были, мягко говоря, натянутыми. Однако хозяин, выполняя возложенную им на себя миссию, сдерживал эмоции и одинаково приветливо встречал всех доблестных рыцарей, что продолжали прибывать к нему в замок. Так же и гости — хоть многие из них терпеть не могли друг друга, но, находясь в замке Беовульфа, они вынуждены были отложить взаимную неприязнь в сторону, ведь хозяин почитался всеми ими если не знатнейшим и доблестнейшим, то, во всяком случае, влиятельнейшим из всех Мухоморских сюзеренов.
Подъехала некогда роскошная карета со стершейся позолотой, и из нее вылез еще один гость — славный рыцарь Флориан, главный соперник Беовульфа. Хозяин слегка поморщился, но законы гостеприимства брали свое:
— O дорогой мой Флориан! Вот уж не ожидал, что и вы откликнетесь на мое приглашение…
— Зачем же тогда приглашали? — сухо промолвил Флориан, не спеша поднимаясь на крыльцо.
— Дело касается всех нас, — понизил голос Грендель. — И не только нас, но и всего государства. Наберитесь терпения, скоро все узнаете.
— Надеюсь, до вечера я домой успею? — глядя куда то мимо Беовульфа, спросил гость. — У меня совершенно нет желания ночевать тут под вашим кровом.
— Боюсь, дружище, что домой вам нынче возвращаться не придется, радостно прогудел Беовульф. — Н если вам не по душе мой замок, то у нас тут поблизости корчма — там вас устроят по лучшему разряду!
— Ну и прекрасно, — проворчал Флориан и прошел в замок.
— Кажется, можно начинать, — увидев, что поток гостей стал иссякать, решил хозяин и тоже прошел вовнутрь, оставив вместо себя встречать припозднившихся рыцарей своего дворецкого, который до того лишь с почтительным поклоном стоял в дверях.
x x x
Виктор и Марфа неспеша прогуливались по занесенным опавшими листьями дорожкам королевского сада. Беседа не очень клеилась — Виктор думал о чем то своем и едва отвечал на слова княжны.
— Ваше Высочество, а вам не показалось, что Петровичу что то про меня известно? — озабоченно спросила Марфа, остановившись под вековой, в три обхвата, ракитой. — Не зря же он говорил мне, мол, знаю я, кто вы такая.
— Не берите в голову, княжна, — ответил Виктор, — Петрович от неумеренного пития уже и сам не соображает, что говорит и что делает. Но я очень рад, что вы сумели поставить его на место.
— A, пустяки, — пренебрежительно махнула рукой Марфа.
— Но вы нажили себе опасного врага, — с опаской продолжал Виктор. Я говорю даже не о Петровиче, а о князе Длинноруком. Ни для кого не тайна, что он способен на любую пакость.
— Для чего же вы держите их при себе? — удивилась Марфа.
— Это еще вопрос, кто тут при ком, — тяжко вздохнул Виктор. Но тут же заговорил быстро и напористо: — Послушайте, Марфа Ярославна, положение действительно очень непростое. И если Длиннорукий по настоящему что то про вас пронюхает, то я за вашу жизнь не дам и ломаной полушки. Не подумайте, что я отказываю вам в гостеприимстве, но вам тут оставаться и впрямь опасно. Давайте, пока не поздно, я скажу Теофилу, чтобы переправил вас в надежное место — хотя бы в замок к Беовульфу…
Марфа отрицательно покачала головой:
— Нет, я должна оставаться здесь. Два столетия назад я бежала из Белой Пущи от князя Григория в Новую Ютландию, дабы искать прибежища у короля Иова. Но дело даже не в этом. Я вижу, что вы попали в серьезную переделку, что вы окружены недостойными людьми, и чувствую, что должна быть рядом с вами.
— Спасибо, княжна, — с тихой признательностью ответил Виктор, — но ваша жертва совершенно напрасна. То, что меня окружают недостойные люди, совершенно закономерно, ибо я и сам творю недостойные дела. Я чувствую, что стою на краю пропасти, и не вправе увлекать вас за собой. Так что подумайте, пока не поздно.
Марфа провела рукой по неровной коре ракиты:
— Ваше Высочество, я также постараюсь быть с вами откровенной. Тот человек, Иван царевич, что меня освободил из лягушачьего плена, даже не знал истинных причин, для чего он это делает. Он сказал, что единственно из сострадания, и я не вижу причин ему не верить. Но те, кто снарядил Ивана царевича на мои поиски, имели свои определенные цели — я даже еще не знаю, кто они такие, но поняла, что они против князя Григория и его вурдалаков, а я им нужна, ну не знаю, как боевой стяг.
— Вы уверены? — Виктор пристально глянул на Марфу.
— Размышления наводят меня именно на это, — ответила княжна. Собеседники вновь медленно двинулись по аллее. — Я не знаю, каковы истинные цели моих неведомых доброжелателей, но пока они не начнут противоречить моим представлениям о справедливости, я готова действовать заодно с этими пока еще неведомыми мне силами. A я чувствую, что ключ к Белой Пуще — здесь, в Новой Ютландии…
— Нет нет, — решительно перебил Виктор, — об этом я не желаю и слушать. Не забывайте, что я — ставленник и заложник вурдалаков из Белой Пущи. Разумеется, я вас не выдам, но и союзником в вашей борьбе не стану.
— Да нет, это ж я так, к слову, — смутилась Марфа. — Конечно, мои дела — это мои дела, а ваши — это ваши…
Тем временем аллея незаметно вывела их на кладбище королевской семьи оно больше напоминало старинный и чуть заброшенный парк, где меж высоких деревьев здесь и там темнели невысокие надгробия.
— Знаете, княжна, в свое время королевич Георг сумел отвоевать у болот небольшой клочок земли вблизи замка, — повернул разговор Виктор в более спокойное русло, — и вот на нем то и решили разместить сад и родовое кладбище. Вон под той липой Георг и похоронен, — указал Виктор на небольшой камень. — Конечно, основатель королевства должен был бы лежать в более знатной усыпальнице, но он сам захотел, чтобы его похоронили по простому. Ну и его потомки взяли это в обычай, оттого то и погост у нас такой скромный.
— A мне здесь нравится, — задумчиво оглядела Марфа королевский погост. — Ваше Высочество, у меня к вам будет одна не совсем обычная просьба…
— Постараюсь исполнить, насколько это в моих силах.
— Если оправдаются ваши опасения и меня… и если со мною что то случится, то прошу вас похоронить меня здесь, пускай даже в самом дальнем уголке, возле болота.
Виктор резко отвернулся, и Марфе показалось, что на его ресницах что то мелькнуло. Но он тут же взял себя в руки и заговорил подчеркнуто суховатым тоном:
— Боюсь, Марфа Ярославна, что не смогу удовлетворить вашу просьбу, так как на этом кладбище погребают лишь особ высшего происхождения. Во всяком случае, хоронить вас здесь под именем графини Загорской я не имею права. A если похоронить под вашим настоящим именем, то я боюсь, что покою вам не дадут и в могиле. Дело в том, что барон Альберт, преемник князя Григория, как я слышал, уже нашел кости невинно убиенной княжны Марфы и готовится их с почестями похоронить.
— Что вы говорите! — изумилась княжна.
— Увы, это так, — подтвердил Виктор, — и потому я не советовал бы вам покидать сей бренный мир в ближайшее время. Впрочем, есть еще один способ обеспечить себе место на этом кладбище — стать Ново Ютландской королевой.
— Ну, вы уж скажете, — смутилась Марфа.
— Да нет, ну это ж я так… Ах да, совсем забыл — у меня назначена встреча с госпожой Глухаревой. Она приехала из Белой Пущи и должна дать мне отчет о своих переговорах. Так что нам пора возвращаться.
— C вашего позволения, я еще ненадолго останусь тут, — сказала Марфа. — Здесь так покойно, так тихо…
— Ну, как хотите, — согласился Виктор, — но я пришлю сюда своего слугу, верного человека. Так, на всякий случай.
— Да зачем, не надо, — стала отказываться Марфа.
— Нет нет, и не спорьте, — заявил Виктор, — а то и впрямь чего случится, а я не буду знать, как вас хоронить… — C этими словами Виктор резко повернулся и быстрыми шагами удалился по аллее.
Проводив Виктора долгим взором, Марфа поплотнее запахнула на себе теплый платок, выданный ей Теофилом. Вдруг княжна услыхала, как в опавшей листве что то явственно зашуршало, и тут же из за ближайшего камня неспеша вышел маленький человечек.
— Домовой! — радостно вскрикнула Марфа.
— Кузьма Иваныч, — степенно представился домовой.
— A у нас в усадьбе тоже был домовой, — вздохнула княжна. Господи, как же его звали то? Нафаня, кажется.
— A, так он же мой давний приятель, — обрадовался Кузька. — Когда вурдалаки пришли, так едва Нафаня успел ноги унести. И где он теперь — бог весть… — Домовой горестно вздохнул. — Но помню, очень уж он о тебе сокрушался, говорил, мол, какая чудная княжна была, а пропала безо всякой вести…
— Постой, Кузьма, — перебила Марфа, — какая еще княжна? Ты меня, видать, с кем то перепутал. Я не княжна, а графиня.
— Да да, конечно же, — хитро прищурился Кузька, — графиня Заморская.
— Загорская.
— Тем паче. Да только тут уже кое кому ведомо, что ты за графиня такая.
— Виктор?
— Кабы Виктор! И князь Длиннорукий знает, и разбойник Петрович. У них тут инхвормация во как поставлена, — щегольнул Кузька словечком, слышанным от боярина Василия. — Так что беречься тебе надобно! Ну, я тебя упрежу, коли что. — Кузька заговорщически приложил палец ко рту, и княжна, поняв, что он собирается сообщить нечто очень важное, наклонилась и протянула домовому руку. Тот ловко вскарабкался по рукаву и, устроившись на Марфином плече, зашептал ей прямо в ухо: — A особливо опасайся той бабы, Анны Сергеевны, что нонеча приехала. От нее любой гадости только и жди!.. Ну все, мне пора.
Действительно, по аллее приближался человек — очевидно, слуга, которого обещал прислать Виктор.
— Погоди, Кузьма, а как мне тебя найти? — удержала домового Марфа.
— A я сам тебя разыщу, — заявил Кузька и, столь же ловко спустившись вниз по платью, скрылся за ближайшим могильным камнем.
x x x
В бывшем рабочем кабинете князя Григория шло заседание Семиупырщины так в Белой Пуще именовался недавно созданный орган высшей государственной власти, хотя официально он носил более длинное и красивое наименование, запомнить которое не могли даже его члены.
Несмотря на название, собственно упырей в Семиупырщине было всего лишь двое, барон Альберт и воевода Cелифан, но зато они, выражаясь современным языком, контролировали силовые ведомства — соответственно Тайный и Военный приказы. Кроме них, в состав Семиупырщины по настоянию Альберта были введены три представителя аристократии — князья Чарский и Зарядский, а также боярин Степан Муха. Все трое происходили из древних родов и, по мнению охваченного «перестроечными» идеями барона Альберта, должны были символизировать такие понятия, которые мы назвали бы мудреными словами «преемственность» и «легитимность». Впрочем, на заседаниях сии представители родовой знати обычно сидели тихо и в обсуждения не вмешивались. И, наконец, еще два члена Семиупырщины представляли собою олигархический капитал — владелец многих ремесленных предприятий Гусь и купец Березка. Последний был привечаем еще покойным князем Григорием, так как через него прокручивались разные не совсем законные сделки. Например, Березка через «третьи руки» устраивал поставку в Белую Пущу зарубежного оружия и боеприпасов. Разумеется, все знали о его темных делишках, но за руку поймать не могли. A может, и не особенно хотели.
Всякий раз, созывая Семиупырщину, Альберт приставлял к громоздкому столу князя Григория несколько столов поменьше, и вместе они образовывали букву "Т", во главе которой восседал барон, а вдоль меньших столов остальные члены и приглашенные лица.
На сей раз Альберт казался весьма озабоченным.
— Господа, положение более чем серьезное, — говорил он, строго поглядывая на своих коллег. — Вражеские силы никак не хотят оставить нас в покое и постоянно испытывают на прочность. Поэтому наш святой долг — еще крепче сплотить ряды и дать должный отпор неприятелю.
Его соратники не особенно понимали, к чему барон клонит, однако на всякий случай согласно кивали.
Почувствовав, что необходимый настрой создан, Альберт перешел к делу:
— Когда злодеи извели нашего дорогого и любимого князя Григория, то ясно было, что на этом они не остановятся. И теперь подтверждаются самые худшие предчувствия. Нашим врагам недостаточно того, что мы пошли на самые решительные перемены, открыли храмы и понемногу вводим базарное хозяйствование. Им нужна власть. A наша задача — не допустить этого. И не потому что власть так уж нужна нам самим, а лишь для того чтобы не позволить им ввергнуть Белую Пущу в пропасть. Как стало известно, уже объявилась самозванка, утверждающая, что она — княжна Марфа. И если даже мы найдем способ от нее избавиться, то и это не решит вопроса, так как появятся другие… Гробослав!
— Слушаю! — вскочил Гробослав. Он не входил в состав Cемиупырщины, но был приглашен как ответственный за погребение Марфиных костей.
— Ну, решили вы, где хоронить? — спросил Альберт.
— Нет еще, — развел руками Гробослав. — Я ведь говорил, что у каждого предложения свои лучшие и худшие стороны…
— Знаю, знаю, — перебил Альберт, — но медлить больше нельзя. Будем хоронить кости уже через неделю и прямо здесь, в Кремле. За эти дни необходимо привести в порядок родовую усыпальницу Шушков, созвать народ со всей Белой Пущи, пригласить иноземных гостей, чтобы весь мир видел, как мы чтим своих невинно убиенных!
— Слушаюсь, — немного испуганно пробормотал Гробослав. — Я тут давеча ходил к усыпальнице и могу сказать, что не настолько уж она запущенная, как мы думали.
— Ну вот и прекрасно, — с удовлетворением кивнул Альберт. — Еще надобно, чтобы при погребении было побольше священников, а надгробное слово сказал будущий правитель Белой Пущи.
— Кто кто? — не удержался воевода Cелифан. — Какой еще правитель?
— Будущий, — повторил барон. И пояснил: — Мы с вами лишь переходное звено. Наша задача — вести государственные дела и в должном порядке передать их новому правителю Белой Пущи, которого изберет Народное Вече. Поскольку князь Григорий не оставил наследника, то его преемника должен назвать народ. — Альберт торжественно поднял перст: — Глас народа — глас божий!
— Ну и кого же народ изберет? — глупо переспросил Гробослав.
— Ясно, что не тебя и не меня, — с досадой ответил барон. — Это должен быть всеми уважаемый человек из старинного и знатного рода… Вы со мной согласны, князь?
Последние слова Альберт обратил к престарелому князю Чарскому, который откровенно клевал носом, слушая бароновы краснобайствования. Однако он поднялся и, чинно поглаживая бороду, произнес:
— Совершенно верно, барон. Старинного и знатного.
— И кого же? — насторожился воевода.
— Кого именно, я еще не знаю, — притворно развел руками барон, — но ясно одно: он не должен очень уж выходить из нашей воли.
(Слово «нашей» барон произнес так, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнений в том, чью же собственно волю должен выполнять будущий глава государства).
Тут встал доселе молчавший купец Березка:
— Господин барон, сам я происхождения самого простого, и не мне судить о знатных княжеских родах…
— Ближе к делу, — хмуро перебил Альберт. — Ежели у вас какие соображения, то говорите.
— Ну вот, стало быть, — продолжал Березка, — есть у меня думка насчет одного князя — и родовит он зело, и уважаем всеми…
— Кто таков? — спросил барон.
— Князь Борис Константиныч Городковский.
— Вот как, — хмыкнул Альберт. — Ну что же, князь Борис Константинович — действительно и уважаемый, и родовитый… Мы подумаем над вашим предложением.
Березка сел на место, и барон Альберт вновь завел свою любимую речь о погребении Марфиных костей:
— Захоронение должно пройти так, чтобы весь мир понял — мы и в самом деле чтим своих великомучеников, а не дурака валяем…
Князь Зарядский наклонился к своему соседу — боярину Степану Мухе:
— Чего это Березка так за князь Бориса ратует? Всем же ведомо, каков сей князь — пьяница и гуляка.
— Мне доподлинно известно, — чуть слышно зашептал в ответ боярин Степан, — что князь Городковский задолжал Березке кучу денег. Вот он теперь и тщится их вернуть хоть таким способом. Ну а заодно и заполучить своего человечка во главе княжества.
— Неисповедимы твои пути, господи, — тяжко вздохнул князь Зарядский.
Барон же Альберт тем временем торжественно зачитывал тот самый отчет, что накануне демонстрировал Гробославу:
— «Особое расследование не токмо обнаружило в месте тайного погребения останки в количестве трех черепов и пятидесяти восьми иных костей, но и неопровержимо установило, что принадлежат оные невинно убиенной княжне Марфе, дщери князя Ярослава Шушка. Доказательства прилагаются…»
-----
Страница 21
|